«Ностальгия»(1983г.), реж. А.Тарковский

пусть голос твой будет твёрд.

хостел эконом — в номере никого.

в соседнем номере бог, я с ним пока не знаком.

но знаю, что это он — Отец, Абсолют, Эталон.

нас найдут на этаже — познакомимся лично уже.

последние два года, знаменующиеся редкими потугами в написание, дают отчетливое, горечью отрезвляющее ( подобно той контрафактной водке после последнего звонка, мутью обрамляющей внутренность стакана и мою внутренность, выпитой без закуски мною — нелепой и неуместной. внутренность, не цветущую наивным девичьим романтизмом, а заполненную органами, белёсыми костями, тёмно-алой кровью, в мёрзлом марте покрывавшей костяшки кулака. я смотрю на счастливое не свое лицо и давлюсь десятью буквами — бессмысленными, непрошенными, напрасными. и, кажется, впервые в полной мере осознаю, что значит быть слабым звеном. да и звено, если до конца соблюдать честность — обблёванная формальность. ты не любила не к месту вставленные прилагательные.  спустя время я уже выхожу с тобой на улицу и рассказываю, что знаю слово «хорошо», все еще боюсь, но учусь его применять. уже машу ей рукой, сидя в путешествующей по весенним улицам маршрутке. уже чувствую себя частью целого. уже учусь делать робкие самостоятельные шаги. но не могу им простить. простить их за утраченное время. время, когда они, опьянённые эмоциями, познавали прелести первой юношеской любви, прогулок с друзьями вплоть до глубокой ночи, шалостей, глупостей, безумия храбрости. время, когда я жрала круглые таблетки в пустоте, вяжущей жгут на шее, пыталась не найти выхода. на моем бледном теле выбита цена, которую пришлось заплатить. в кредит покупают автомобили и бытовую технику. я выкупаю части собственного «я». как любой, впрочем, собираю живой конструктор.) понимание, что письмо мое было, по большей части, средством для снятия стресса, способом вылить, выплюнуть, выкашлять, вытравить, создать иллюзию спасательного круга в абиссали. не всякое искусство доступно касанию в здравии. тяга и благодать. оправдание перед собой.

мир съежился в квадрат квартирных стен с легкостью вступления в содружество острия гвоздя со свежеспиленной древесиной, нашедшихся в роли чьего-то вечного пристанища.  хаос быстро вовлекает сосуществующее рядом, порождая атмосферный вихрь, вращающийся (еще медленно, но верно) в грозовом облаке сгустившихся обстоятельств. вне с трудом инкубированных умозаключений, адекватности, смирения, — они, тем не менее, — живые, а ты лишь под омертвелым мрамором собираешь эмоции усталого скульптора, изнемогая, не оставившего себе ничего, кроме враждебного отчаяния.  мои прогнозы, впрочем, неутешительные.  пришло время принимать аподиктичность старой истины — эволюция поедает жизнь, подобно голодным нейронам мозга. М. приблизился, постоял в ласковых лучах света, сквозь оконные рамы пролившегося на серый свитер… и уехал. оставив меня разбираться с путаницей в мыслях. читаю. пытаюсь обозначить детали, кои в очередной раз составят комфорт на недолгую пору.  развиваю образ, довожу до подобия. может быть, стоит покинуть картонную коробку, ведь я, наяву, уже то, чем ты всегда хотела казаться, отчаянно срываясь на мелкие истерики.

не хочу писать ни о первом, ни о втором, но, для полноты истории - 

февраль. до сих пор там, возле железного ограждения. из-за никчемных (стремление крыть эмоциональный фактор картой высшей масти, доказательно, никогда не венчалось бесприкословной победой, как и любое шулерство в этой игре)  стараний стратегически обосновывать чужие предрассудки, ссылаясь на обещания кем-то безразличным «спокойствия» и «порядка», не могу. частично принимала правила, но не читала мелкий шрифт внизу страницы.  вот тебе повесть о лишнем человеке. анализируй. знаю, это тождественно, а потому мы не сможем помочь друг-другу практически. но я извлекла выгоду и учусь принимать себя так, как приняла его. 

смешно трясутся кисти рук. дрожат пальцы в попытке зажать волю в кулак. я улыбаюсь. 

 могу ли я перекладывать ответственность за свою ментальную растерянность и самочувствие на закономерную игру гормонов? или мне стоит лечить, очищать от темных фигур прошлого разум и чувства. тело? обоснованы ли претензии, которые я ему предъявляю и не ведут ли их корни ко мне самой, к моему тщательно сокрытому за семью печатями нутру, кишащему бесами под завязку (принимай, обеспечивай, корми по расписанию.) ?  и не это ли я имею в виду, убегая от себя в данный жизненный промежуток, старательно пытаясь создать иллюзию пышущего здоровьем, никогда не писавшего дребезжащие стихи об отсутствии выхода, не глотавшего таблетки, не падающего в бездну алкоголя и разврата? ведь он воспринимает жизнь так, как может. так, как научили безызъедный опыт, уклад, окружение.  он боится. и не его вина, что я боюсь по-другому. делая ставку на ноль, наверное, действительно, нужно смотреть в долгосрочность. лучше закладывать фундамент размеренно, на пустом месте. самостоятельно заполнять его значимым, отдавать силы и взращивать чувство привязанности постепенно. чем как тогда. помни, это — не спасательный круг, в миг поднимающий со дна, не идеальное взаимопонимание, встречающееся в сладких фильмах и романах для вечно простых, чистых и молодых душой. это — Стокгольмский синдром, вынесенный из детства. грабли, на которые натыкаешься всякий раз. иллюзорное успокоение, принимаемое за чистую монету. но ты уже не обязан пользоваться лишь защитно-бессознательным. теперь ты в праве не перенимать, а строить самому.

никогда не задумывалась, в чём была правдивая причина их ухода? ты — связующее звено по пути к развитию. на одной из ступеней развеивается вера в непоколебимость. ты — сломана. и теперь они знают. 

от себя убегая — тебя искал.

и это — другая проблема, история которой предательски вертится на языке,  но не слетает с него, крепко держится, порядливо затрагивает сердечные хорды. все новое в моей жизни — отсылка с старому, переплетающаяся с ним красными нитями, даже не пытающееся вести конспирологические игры. а разве я, думая о том, что принесу в жертву личную свободу родного чужого человека, не ущемляла/ю собственных прав, как существа развитого, социального, способного на появление и проявление чувств? отвлекаясь от комплекса жертвы и жертвенности, не ущемляю ли я его свободу? знания, поступков, реакции. всё время, проведенное, затаившись в неглубоком (подчеркивая хрустальную хрупкость ситуации) окопе, ведя непрерывную битву и тщательно продумывая стратегию боя ( словно развязка могла целиком и полностью зависеть от степени контроля ), не занималась ли я тем, что рыла под собой яму еще больших размеров, поглощающую и того, чье сердце так жадно целилась ( и именно это слово) спасти, оберегая от всех, кроме себя? оберегая всех, кроме себя..  противоречивость рациональному подходу к решению данного вопроса составляет неоспоримый факт того, что жизнь сама по себе представляет бесконечную депривацию. разница лишь в том, «сейчас» или «потом», но второе я, возможно, поспешно перечеркивая, превращаю в «никогда». до сих пор не знаю, правильным ли это было тогда. правильным ли это является сейчас. нас связывают и другие обязательства. но, в глобальном плане они — ничто. они — ничто, в сравнении с вкладом, который мы могли бы внести друг другу в души. но обстоятельства требуют расценивать не только «глобальный план». он — расценивает, а я насквозь слышу, как в соседней комнате, под замком, играют любимую сонату, пальцами мимо клавиш. не всегда получается. ту смиренную боль в глазах я видела впервые. и, должно быть, еще долго не увижу в других.  отпечаток открытия гниющих ран. награда. соврёшь, если не согласишься — мы, столь страстно любящие литературу, всё время искали не слов, а молчания. 

рада, что побывала в филармонии и имела честь наблюдать за отточенностью движений Скульского. несвойственные мурашки по телу вызывает лирическое сопрано оркестровой скрипки. в хоре — знакомая из музыкального учебного заведения. напоминание о том, что мир — тесен. 

чёрт с ней

с музой

я сам — писатель.

проходя через закономерные лишения, о которых догадывался по наитию, но гнал истинные мысли, как тараканов в ночь, мучаясь бессонницей на одной из коммунальных кухонь петроградской пятиэтажки (быть может, стряхивая пепел на изношенную джинсовую ткань цвета твоей серой юности, прошедшей в алкогольном тумане, под воздействием неспасительных психотропных препаратов, среди гаражей и чужих тривиальных лиц, спешащих на работу в офис и улыбающихся гнилыми зубами, на равнинах узколобия, там, где гвоздики лежат на могилах слабаков и праведных, доказывающих относительность потолка четырехстенной пустоте ), пока еще с разрешения совести не бояться пришедших за стаканом пресной воды ( быть может, как вся твоя жизнь)  соседей, но по приказу с презрением изгонять собственное я (быть может, достойное пальмы первенства в параллельной вселенной, до тошнотворности заполненной яркими красками, затекающими прямо в твою глотку и вызывающих приступы необоснованной легкости и непрочной, будто выстроенной некомпетентными московскими гастарбайтерами радости), невольно понимаешь, что для восстановления будущего придется залатать бреши забытого (ты не забудешь) прошлого и настоящего, начинаешь с чистого листа ( ты бы сам — никогда, но судьба подталкивает с крутой лестницы, как всегда это было не/к месту), на этот раз, еще трясущейся (излишки) рукой, но ровным почерком, лишенным случайных строптивых наклонов и помарок, совершенных по неопытности детской кисти, раз уж сама жизнь дала шанс на коренной перелом ( скорее, заживление гниющей язвы, заживлению не поддавашейся, свет в конце нескончаемой темноты холодного четвертого этажа чьей-то (возможно, твоей) общеобразовательной/уничтожающей всякое образование школы, поедающего кабинет любимой ( и только это — заявляешь уверенно) биологии, затопленного грязной водой с крыши ). сидишь, имитируешь нового человека с правильными, не путающимися в ком, мыслями, в чистой, кем-то (или кем) выглаженной белой рубашке. притворяешься пред самим собой, что на ее рукавах не было следов крови. хочется сказать «спасибо».  кому-то конкретному, обобщая, в недра. хочется сказать что-то раньше, чем сыграю в ящик. потому, история еще не окончена.

новый год отмечала в одиночестве, которое стала переносить болезненно, но, пока, не готова к четкому изложению мыслей по этому поводу. 2-ого января пила вкусный ( за последнее время — одно из самого вкусного, что касалось языка) вишневый глинтвейн с четвертью плавающего в нем апельсина с мягкой коркой, наслаждалась замороженными горьковскими улицами, с недавних пор ставшими нижегородскими (лично в моем сознании). интерактивно-световые картинки на кремлевских стенах переносят в сказку, мигающие огни скорой возвращают в реальность. когда-нибудь на каникулах я буду заниматься совсем другим. 3-его января разговаривала с Михаилом об отношениях и о том, чего я жду от них. в том, чего я жду от них, стоит разобраться с самой собой.

в новом 20-ом году желаю себе стать лучшей версией себя настоящей.  аминь.